Стояла глубокая предутренняя тишина. Сторож, кряхтя, поднялся на сцену, зажатой в кулаке шапкой вытер пот и вздохнул полной грудью. Отремонтированная сцена бывшего кинотеатра радовала. Он даже и не знал, что она может быть такой доброй и красивой. Все в ней изменилось: пол, стены, потолок. Неизменным пока оставалось только старое черное пианино, которое стояло в левом углу сцены. Но и это ненадолго, скоро привезут рояль, какой-то чудо-импортный, безумно известный и ужасно дорогой. Его приезда ожидали с минуты на минуту.
Сторож откинул крышку пианино, мастерски лихо прошелся по клавишам. Тишину нарушили волшебные звуки полонеза Огинского.
На пианино, с левой стороны, появился толстый человечек с громким именем Форте. Стал хмуро наблюдать за пианистом. Вот он сжал кулачок и, что есть силы брякнул по крышке — внутри пугливо зазвенели струны.
Справа тихо вздрогнул Пиано — сцепил пальцы в замок, зажал коленями. Его сутулость выдала страх. И он, и сторож понимали, что назревает скандал.
Чем Пиано мог помочь своему бывшему хозяину? Да ни чем! Разве что сказать тихое ласковое слово на прощание. Форте спрыгнул на клавиши, отчего по залу пошел тяжелый гул. Полонез смолк, он, словно запнувшись о неведомую преграду, рассыпался на мелкие затихающие звуки. По щиколотку проваливаясь на отзывчивых пластинах клавиш, Форте маршировал наступление. Его не заботило, что тяжелая поступь грубо тревожит барабанчики. Выполняя фальшивые приказы, они жестоко колотили струны.
Плевать на сантименты! Форте дошел до середины, оперся спиной об инструмент.
— Развлекаемся? — очень громко возмутился он.
— А что я мог сделать? — Сторож пожал плечами и глянул на Пиано, видимо, ища у того поддержки.
Пиано вздохнул, несмело улыбнулся, развел руками.
— Что!? — продолжил натиск Форте. — Да я тебе по нотам расписал: заплати грузчикам, уроните рояль. Уроните так, чтобы он разлетелся в пух и прах! Чтобы — к чертовой матери!
— Фирма послала своих грузчиков.
Уставившись в потолок, Форте заорал.
— Крещ…ендо!!!
Пиано тихо вздохнул.
— Не надо ругаться.
Естественно его никто не услышал, потому что сейчас зал штормило напряжением, которые постоянно создавал Форте своими бесконечными криками.
По-человечески Форте можно было понять.
Все изменилось с тех пор, как президент подарил городу орган и выделил огромные деньги на реконструкцию кинотеатра. Большим деньгам – большое движение. Все сразу закрутилось, завертелось: старое выбрасывалось, новое завозилось. Быстро поменяли стены, установили мягкие кресла, смонтировали орган.
Для Форте и Пиано старого пианино также возникла угроза выселения. Понятно, что им хотелось остаться здесь.
«Я им докажу, кто в доме хозяин!» — ежедневно орал Форте.
«Может все уляжется и нам найдут другой дом». — Но кто услышит Пиано?
— Хотите на прощание любимую «Шаланды полные кефали»? — грустно предложил старик.
— Кончай балаган! Ты лучше скажи, что решил Совет! — наступил на руку старика Форте.
— Пианино решили подарить детскому саду.
— Чт…о…о…о??? — в ярости вспылил Форте. — Меня в детский сад???!!! Баю – баюшки — баю, не ложися на краю…
— Ну почему, только баю – баюшки – баю? — удивился Пиано. — В лесу родилась Елочка, в лесу она росла…
— … зимой и летом страшная, корявая была… Нет, милые мои, я профессиональный топермэйстер, — и Форте неожиданно запел. — Шаланды полные кефали, в Одессу Костя приводил…
Сторож улыбнулся и подпел Форте.— И все биндюжники вставали, когда в пивную он входил…
Откуда-то сверху раскатистым эхом донесся мощный звук:
— Я вам не скажу за всю Одессу…
Форте, Пиано и сторож вздрогнули разом, словно у них, как у дракона, было единое тело.
Под потолком на одной из органных труб восседал, судя по телосложению, чемпион бодибилдинга, только в уменьшенном виде.
— …вся Одесса очень велика, — продолжил весьма удачно подпевать атлет. Допев куплет до конца, он добавил. — Хорошая песня. Историческая. Но, друзья мои, спорить не о чем, кина не будет, пошли документальные кадры…
— Форте органа! — пискнул Пиано и спрятался за крышку.
— Я здесь хозяин! — вдруг заорал Форте пианино. — Это мой зал!!!
…мал…мал…мал… — родилось эхо под сводами зала.
— Я не мал! — разошелся Форте пианино. — Вы еще меня услышите…
Он стал по-дурному прыгать, бить, колотить по клавишам.
— … а так… а так… а так… — орал Форте.
Если прислушаться, то в нагромождении звуков можно было уловить отрывки полонеза Огинского, вальса Штрауса, «Осень» Шевчука. Одна композиция сменяла другую, вскоре все смешалось в общую кучу и теперь уже не понять где добро, а где какофония.
Вдруг клавиша До первой октавы как-то жалостливо пискнула, выгнулась дугой и выскочила из своего гнезда. Шлепнувшись на деревянный настил сцены, она переломилась пополам. Форте этого не заметил. Он продолжал долбить всему миру свою значимость и совершенство: «Ах, какое блаженство, знать, что ты идеал…»
Вскоре рядом с До первой октавы, лежали Ре-третье, Фа-второй, Си бемоль — первой.
Когда Форте изничтожил самую последнюю клавишу и ему стало нечего долбить, он с грохотом откинул верхнюю крышку и стал ожесточенно дергать струны.
Дзинь — дзинь — дзинь, — одна за другой умирали порванные музыкальные проволочки. Одни, взвинченные в спирали, падали вниз, другие коряво торчали в разные стороны, как металлические арматуры зданий.
Сторож и Пиано попытались успокоить забияку, но куда там. Форте фортил во всю силу. Это было неприятное и страшное зрелище.
И тут что-то взорвалось, по всему периметру зала раскатисто и протяжно грохнуло, резко щелкнуло, словно кто выключил выключатель, все померкло. Пронзительно засвистело, с таким звуком выходит воздух из воздушного шара…
Появились голоса.
Директор огранного зала включила свет, пропустила грузчиков в зал, указала на сцену.
— Как только установите рояль, пианино вынесите в холл, — распорядилась она грузчикам и вдруг заметила сторожа. — Палыч, а ты чего в темноте?
Сторож вздрогнул. Кажется, заснул. Старый он стал, годы дают знать. Палыч попытался подняться, но ноги предательски подогнулись и отказались слушаться. Он махнул рукой, снова сел на место и стал наблюдать, как молодые грузчики, словно пушинку, внесли рояль на сцену, отколупнули крышку ящика.
Аромат дорогого инструмента, словно французский парфюм, покорил сразу.
Директриса погладила рояль, улыбнулась.
— Палыч, — позвала она сторожа. — Хочешь прикоснуться первым, так сказать, вдохнуть душу в инструмент? Слышала, ты был великолепным музыкантом, тапёром.
От такого предложения Палыч заволновался, выбрался из мягкого кресла, быстро вскарабкался на сцену. Пальцы старика задрожали, словно в каждом жило свое сердце.
На рояле полонез Огинского звучал по — волшебному. Палыч прикрыл глаза и… словно заблудился в грезах.
— Палыч, а Палыч, — вдруг услышал старик слева от себя. — Шаланды полные кефали сыграем?
Бывший тапёр глубоко вздохнул.
— Ну не знаю, после того, что ты там натворил…
— Палыч, — искренне возмутился Форте. — Присмотрись, я хороший! Я другой. Я Форте-рояля! Даже если придет время играть «В лесу родилась елочка», я с удовольствием.
— И откуда ты взялся? — не понимал старик.
— Так я это… с роялем прибыл. Все документы при себе.
Старик оглянулся на директрису, но та уже была занята своими проблемами и совсем не обращала не него внимания. Палыч хитро подмигнул Форте — рояля и взял первые аккорды «Шаланды полные кефали».
Из-за крышки рояля несмело выглянул Пиано.
— Иди сюда. — Палыч постучал по полочке справа от клавиатуры. — Ну же иди, у нас много работы… — улыбнулся он и предупредил Форте. — Пиано не обижай, прислушивайся.
— О чем разговор, я ж понимаю. Ух, зазвучим! — сказал Форте и поклонился худенькому человечку. Пиано ответил смущенной улыбкой.
Грузчики подхватили пианино и потащили его со сцены. На крышке сидели Форте и Пиано пианино и пели песенку «В лесу родилась елочка».
Палыч удивился, оглянулся на рояль. Там сидели Форте и Пиано рояля. Надо же, как похожи. Значит, это был сон! Зря он испугался.
Завтра Форте и Пиано рояля, вместе с оркестром Растроповича, откроют органный зал и споют удивительную песню, понятную всему миру… а помогать им будут Форте и Пиано органа, Форте и Пиано рояля, Форте и Пиано скрипок, а также Форте и Пиано музыкантов и слушателей.